Премию ему дали за цикл работ по кинетике межфазного обмена кислорода и механизму деградации электрохимических оксидных материалов.

Максим — молодой ученый. Ему 29 лет. В институт высокотемпературной электрохимии он пришел на практику, будучи студентом химфака УрГУ. С тех пор вот уже девять лет работает здесь. За этот период окончил аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию. Сегодня руководит группой ученых, в состав которой входят научный сотрудник, кандидат химических наук Наталья Поротникова, три аспиранта — Вадим Еремин, Андрей Фарленков и Евгений Тропин, и два студента — Анна Ходимчук и Дмитрий Макаров. Группа развивает метод изотопного обмена. Этот метод впервые появился в институте и на Урале в лаборатории, руководит которой доктор химических наук Эдхем Курумчин. Научный результат, который оценили премией, — общее достижение лаборатории.

Наш сегодняшний разговор с Максимом Ананьевым о том, как живется и работается молодому ученому в период реформации науки в России.

— Почему вы выбрали для своей научной работы эту тему? Чем интересно ваше исследование?

— Это направление водородной энергетики. Одной из его задач является разработка электрохимических источников тока для различных целей: бытовых (генератор на дачу, автомобили на топливных элементах), это могут быть и более мощные генераторы для энергоснабжения, к примеру, в условиях Севера, куда провода тянуть либо далеко, либо дорого. Электрохимические генераторы интересны также тем, что у них коэффициент полезного действия выше, чем у механических, так как в них энергия химической реакции напрямую преобразуется в электрическую, минуя механическую стадию. Если устройство работает на водороде, в результате образуется вода, т. е. это еще и экологичный источник энергии. Такие топливные элементы есть. Но они не обеспечивают необходимый ресурс работы: не каждый может проработать десятки тысяч часов и поддерживать свои характеристики. Причины этих ограничений заложены в механизме процессов, которые в них происходят. Мы как раз и занимаемся изучением этих процессов, в частности, выясняем, почему материалы деградируют или стареют. Понимание механизма позволит бороться с этими негативными процессами. В данном направлении в мире работает не так много групп. Это непростые эксперименты, а главное — длительные.

— Решение этой задачи по плечу молодым ученым, аспирантам?

— Думаю, что такие работы должны проводить научные сотрудники, желательно со степенью. Поскольку эксперименты длительные, можно просто не уложиться в аспирантский срок: эксперимент может не получиться, а времени потрачено слишком много. Я этим начал заниматься после защиты кандидатской. Такие работы нельзя сделать в одиночку, их всегда выполняет коллектив, в сотрудничестве с другими лабораториями, научными организациями. Эксперимент — дело всего нашего рабочего коллектива.

— Уже добились успеха в исследовании?

— С точки зрения понимания механизма протекания некоторых процессов — да.

— Помимо работы в институте вы еще и преподаете в университете. Почему? Не удовлетворяют возможности для занятия наукой?

— Университет — это источник кадров. Ты можешь обставиться оборудованием, но если не будет специалистов, не будет никаких результатов: оборудование отработает свои ресурсы, и на этом все закончится. Работу делают исполнители, и их квалификация определяет успешность работы. Готовых специалистов, способных сразу выдавать результаты, наверное, не существует, если и есть, то их подавляющее меньшинство. Поэтому кадры приходится готовить. Когда преподаешь, можешь выбрать из студентов наиболее перспективных.

Я начал участвовать в руководстве дипломными работами с магистратуры. Сейчас являюсь научным руководителем диссертаций двух аспирантов: Андрея Фарленкова и Евгения Тропина. Могу определить мотивацию человека, уровень квалификации, способности к работе. У каждого сотрудника разные интересы: у кого-то душа лежит к экспериментальной работе, у кого-то — к расчетам, обработке данных. В коллективе нужны все эти специалисты.

— Сегодня не очень лестно отзываются об уровне подготовки студентов…

— Мой четырехлетний опыт преподавания показывает, что качество подготовки студентов действительно падает. Им в первую очередь не хватает базовых знаний. Но пытливые учащиеся есть, они, как правило, будут оседать в науке. Могу также отметить, что базовых знаний, как и прежде, у «ургушников» больше, чем у «упишников», они более ориентированы на научную деятельность.

[photo]2668[/photo]

— Есть талантливые студенты, которых хотелось бы включить в свою группу?

— Конечно. Через нас проходит большое количество учащихся: приходят на практику, на лабораторные занятия, для выполнения дипломной работы. Уральское отделение сотрудничает с университетом, у нас есть совместные кафедры. Но проблема в том, что научные организации сегодня ограничены в средствах, и бесконечно увеличивать рабочую группу невозможно. Сложно также мотивировать выпускника вуза, окончившего бакалавриат, на занятия наукой. Прежде чем стать научным сотрудником, он должен проучиться еще шесть лет: два года в магистратуре и четыре в аспирантуре. Но люди взрослеют, у них появляются серьезные потребности, естественно, встает материальный вопрос. Конечно, в магистратуре и в аспирантуре есть стипендия, но она небольшая. Размер зарплат научных сотрудников тоже ни для кого не секрет. Если у человека кроме стипендии больше ничего нет, ему приходится либо жить на этот минимум, либо где-то подрабатывать. Если начинаешь подрабатывать, о научной карьере можно забыть. Я сам это пробовал и понял: либо то, либо другое. Единственная помощь, на которую можно рассчитывать, — получение грантов, но такое финансирование не всегда стабильно. Все это не то чтобы охлаждает желание заниматься наукой — наука не та область, в которую идут, чтобы зарабатывать деньги, — но заставляет призадуматься. Поиск таких людей — всегда непростая задача.

— Реформа Академии наук, якобы, проводится под флагом: дать дорогу молодым. Стало у вас больше возможностей для реализации научных устремлений?

— Академию наук даже на моем веку реформировали уже несколько раз. В целом ситуация изменилась в лучшую сторону. Благодаря различным программам мобильности молодых ученых стало возможным проходить стажировки как в России, так и за рубежом. Благодаря созданной системе центров коллективного пользования появилась возможность использования уникального оборудования, которое находится в других организациях, найти хороших специалистов, которых немного. Но, как всегда, есть издержки. Колоссально увеличилось количество макулатуры, которую мы производим помимо тех научных публикаций, которые пишем. Эта совершенно пустая работа существенно ворует время. Последняя и, пожалуй, самая глобальная реформа РАН проводилась под лозунгом: дать ученым возможность заниматься наукой, а хозяйственной деятельностью займется ФАНО. К сожалению, пока это не реализовано. В переходный год нам пришлось заполнять уйму бумаг, хотя руководство максимально старалось оградить нас от этого.

— Не секрет, что у молодых, еще не остепененных ученых зарплата небольшая. Вас материальный достаток устраивает?

— До падения рубля я бы сказал да, сейчас — затрудняюсь. И не потому, что что-то не могу купить. Стало меньше возможностей поехать за рубеж для участия в международных конференциях, симпозиумах, совещаниях. Для меня это важно.

— А гранты? Их дают на такие поездки?

— Если ты получил грант, можешь потратить его на покупку материалов, оборудования, на зарплату или на поездку, в любом случае источник денег один. У нас одна из ключевых конференций в этом году должна проходить в США. У института нет возможности профинансировать эту поездку, так как большая часть бюджетных средств тратится на обеспечение трудоспособности института: оплату коммунальных услуг, выплату зарплаты. Поехать на эту конференцию можно будет только на средства гранта, который мы получили в РФФИ. Но он не велик.

— Есть какие-то ограничения, на что можно тратить грантовые средства?

— Нет, ограничивается только сумма. На покупку оборудования ее уже не хватает, оно сейчас дорогое, например, американский вакуумный пост для нашей установки за последние полгода подорожал в два раза. Суммы грантов не индексируют, а, наоборот, сокращают, в результате возможности по покупке материалов и оборудования заметно уменьшаются, а если какой-то блок стоит несколько миллионов, то его в принципе купить невозможно. Возникает также вопрос: где брать деньги на ремонт оборудования? Можно, конечно, зарабатывать самим, выполняя договорные работы. Но это малореально, потому что есть оборудование, которое стоит миллионы, в принципе невозможно столько денег заработать. Есть приборы, которые сами себя окупают, но их меньшинство. Можно привлекать инвестиции из бизнеса, но для этого бизнесу нужно создавать условия, чтобы ему было выгодно помещать деньги не в швейцарский банк, а вкладывать в научные разработки. Этого у нас тоже пока нет. Остается одна надежда — на государственные гранты, но и их сокращают. Когда европейские исследователи получают грант, им действительно дают деньги в том объеме, какой необходим для решения задачи. У нас размер грантов зависит от того, сколько денег выделено на это из бюджета. Получается какой-то однобокий подход.

— Что еще не устраивает молодых ученых в организации научного труда?

— Не всегда качественная экспертиза научных работ и заявок на гранты. Качество рецензий порой оставляет желать лучшего и в научном смысле, и в тоне, которым пишут рецензии. К сожалению, не раз сталкивался, что рецензенты некоторых российских журналов вообще не понимают, что читают. Это одна из причин, почему я не желаю публиковаться в российских журналах. То же самое и с заявками на гранты. Список рецензентов один. В Европе и Америке, когда человек подает заявку на грант или публикацию в рецензируемый журнал, ему предлагают выдвинуть одного-двух рецензентов-специалистов. Структура, которая рассматривает заявку, добавляет еще и своих рецензентов. Это позволяет объективно оценивать работу: если рецензии кардинально отличаются, возможно, есть конфликт интересов или рецензент недостаточно квалифицирован в данной области.

— Планируете писать докторскую диссертацию?

— Да. Самое главное для этого — я вижу свою нишу в научной деятельности, знаю, в каком направлении мне двигаться.

— Кроме научных занятий и обучения студентов у вас есть какие-то другие интересы?

— Играю на фортепиано. Когда был аспирантом, параллельно учился в музыкальном училище. Периодически участвую в концертах, их организует мой очень хороший друг. Один из последних концертов проходил в Дни Германии в Екатеринбурге. Также поддерживаю спортивную форму, считаю, что спорт способствует достижению результатов. Три раза в неделю хожу в тренажерный зал.

— Жилье — еще один больной вопрос для молодежи. Он у вас решен?

— Да, у меня есть однокомнатная квартира, родители помогли купить.

— Одна из российских бед — утечка мозгов. Сейчас такие настроения появляются у многих. Возникало желание уехать?

— Пока нет. И останавливает меня не то, что здесь все замечательно. Я понимаю: то, что задумал, в России реализую быстрей, чем за границей. У нас есть необходимое оборудование. Мы сами создали уникальные установки из отдельных блоков. Некоторые из блоков выполнялись по нашему заказу. Это не то оборудование, которое купил и поставил. Где-то в другом месте это придется создавать с нуля. Пока есть такие возможности в России, есть работоспособный и дружный коллектив, будем работать здесь. А вот когда что-то поломается в цепочке, возможно, будем принимать другие решения.

[photo]2667[/photo]