Ведет он себя на заседаниях с должным почтением к авторитетам, тем более когда разбираются по косточкам его собственные работы, но случается в отстаивании индивидуальной точки зрения и против течения выступать…

— Архитектор, во-первых, должен доверять себе, а значит — в известном смысле — игнорировать мнение окружающих (во всяком случае, людей некомпетентных либо мотивированных какой-то личной выгодой). Но с другой стороны, совершенствоваться ты можешь только в том случае, если все время получаешь какую-то объективную и компетентную критику, какой бы неприятной она порой ни была. Вот если сумеешь в себе эти два начала уравновесить, у тебя будет какое-то движение.

Коллективное мнение усредняет результат. Любая выразительная архитектурная композиция непременно содержит отклонение от правил архитектурной композиции. Вопрос именно в том, насколько искусно, насколько талантливо ее автор сумел обойти каноны. Но то, что очевидно для одного, совсем не очевидно для другого, и другой будет смещать акценты иначе, возможно, не менее талантливо. А если попытаться свести все к общему знаменателю, это приведет к обесцвечиванию архитектурного решения. Поэтому так трудно бывает оценивать работы коллег. Все время спрашиваешь себя: а имею ли я право поучать коллегу с его особым, индивидуальным видением предмета?

Дальше — сам

Он закончил 120-ю гимназию с архитектурной специализацией. И творческие склонности имел с детства, особенно к лепке — дома все было в пластилине. Но не считал УрГАХА единственно возможным выбором, тем более что были несовпадения ментального характера: «архитектурку» воспринимал как вуз богемный, в то время как самому ему приходилось и на стройке подрабатывать, и вагоны разгружать, не имея особых возможностей для расслабления. Потому, в общем, и не поступил с первого раза — не выкроил времени для посещения подготовительных курсов и денег на репетиторов.

А на другой год, по-прежнему обуреваемый сомнениями, пошел сразу в два вуза: в «лестех» на автосервис (еще одна пламенная страсть) и опять-таки в архакадемию. Второе совсем чуть-чуть, но перевесило, но и первое, в общем, тоже нашло отражение в творчестве: солидную долю в проектах Абдуллаева составляют объекты автотранспортного профиля.

Учиться было трудно, но интересно, преподаватели имели что сказать, а участие в конкурсном проектировании раскрывало красоту и существо будущей профессии. Затем была аспирантура, из которой Абдуллаев вышел без степени, осознав, что все, что он мог от нее получить, — это возможность заниматься самостоятельной аналитической деятельностью на интересующую тему. Главный продукт — постижение неких истин. Остальное — формализация этого факта, на которую надо угробить полгода жизни, вместо того чтобы воплощать обретенное в проекты.

Первый образец творчества Абдуллаева, с которым познакомился автор этих строк, — проект лабораторного корпуса, который должен появиться на углу улиц Малышева—Репина. Смелое и стильное неоконструктивистское решение было настоятельно рекомендовано Градсоветом застройщику — крупной строительной компании вместо ее заурядного собственного проекта.

 — Екатеринбургские архитекторы обречены на доминирование конструктивистских мотивов в их творчестве?

— Вовсе нет. Да, у нас сильная архитектурная школа, замечательная архитектурная традиция. Но это только точка отсчета, достаточно  высоко вознесенная площадка, с которой тебе, вооруженному правильной навигацией, надо правильно стартовать, а дальше — сам. Дальше с оглядкой, конечно, на имеющееся наследие, но все же пытайся привнести что-то свое.

Показательна в этом смысле работа Тимура и его команды над проектом мотосалона близ «Белой Башни». Конструктивистский шедевр Моисея Рейшера обязывал, казалось, выполнить что-то подобное, и первые варианты настолько хорошо перекликались с памятником, что возникал некий ансамбль. Однако у Рейшера объект единичный, лепить вокруг него ансамбль — это коренным образом изменить архитектурную концепцию пространства. И Абдуллаев, а вместе с ним и Градсовет, в полном составе ломавший головы в поисках оптимального решения, пришли к пониманию, что да, новое здание должно перекликаться с башней, но при этом вести диалог из своего времени, на языке, имеющем ту же основу, но изменившемся, вобравшем в себя неведомые ранее понятия.

Дворцы и конюшни

Мне пересказывали комментарий одного западного архитектора, который, побывав на улице Добролюбова, иронизировал: что же это, мол, у вас господский дом в подметки не годится конюшне, имея в виду здание полпредства «в стиле Людовиков» — насквозь эпигонское, нелепое в своем мишурном великолепии и стоящий через дорогу гаражный комплекс областного правительства, построенный по проекту Абдуллаева и удостоенный призов на престижных конкурсах.

Сейчас это здание обстроено со всех сторон, исчезли многие выигрышные видовые точки, тем не менее не заметить его трудно.

Плясать пришлось, конечно, от технологии — надо было помимо многоуровневого паркинга втиснуть в ограниченный объем боксы для автобусов, административные помещения, две портальные мойки, автосервис и при этом  избежать пересечения потоков. Глубокое погружение в технологию — палка о двух концах: оно может дать толчок к пониманию правильного объема, композиции и правильного выбора выразительных средств, считает Тимур, однако есть опасность скатиться к утилитарности.

Последнего удалось избежать. Здание получилось одновременно и функциональным, и праздничным, стоящим вроде бы в глубине улицы, но при этом визуально выходящим на первую линию (благодаря не только выдвинутой консоли офисного блока, но и цепляющему внимание «тетрисному» оформлению фасада), архитектурно агрессивным, но легким, не давящим на среду и, более того, композиционно поддерживающим пожилых соседей — два особнячка-памятника из позапрошлого века.

Эскиз дошел до реализации практически без изменений — сказалось, что заказчиком выступала госструктура, не было персонифицированного субъекта, способного заявить, что это ему нравится, а это нет. Сложнее, когда объект становится для заказчика очень личным и он начинает вмешиваться в работу архитектора. И тому, уже побывавшему в шкуре инженера-техногога и художника, приходится — в известном смысле — выступать и в роли врача.

— Точнее, приводить заказчика в чувство с помощью соответствующей аналогии,  — поясняет Тимур. — Ты же, мол, не приходишь к терапевту с требованием выписать такое-то лекарство, поскольку у тебя нога болит. Во-первых, эти таблетки — от запора, да и вообще, нужно смотреть, что у тебя с ногой-то. Может, уже гангрена началась? Или это ревматизм? Давай, ты лучше опиши симптомы, а как тебя лечить, мы сами решим... Почему-то в варианте с архитектором рецепт пациенту известен заранее…

А еще в архитектуре очень здорово разбираются строители, которые, бегло взглянув на проект, говорят: так сделать нельзя, и идут к заказчику с предложением построить лучше и дешевле. А тот и рад. И тут уж приходится автору проекта самому становиться строителем — достаточно грамотным для того, чтобы показать, за счет чего будет достигнуто это «лучше».

— Сильно ли сказывается на уровне архитектуры то, сколько заказчик готов потратить на объект?. Иначе говоря, может ли быть красивым дешевое?

— А почему нет? Работа архитектора — это придумать. Придумать в каких-то условиях, попытавшись учесть объективные ограничения. У нас есть ряд проектов, сделанных бюджетно.  Цена — не главное средство достижения выразительности. Но в каждом проекте есть какая-то ключевая деталь, экономить на которой нельзя, как бы порой ни сопротивлялся заказчик.

 В мотосалоне «Байк Хаус» на улице Машинной, претендующем на престижную всероссийскую премию «Дом года», динамику пространства создают ломаные плоскости гипсокартонных конструкций. Торговая стойка выполнена из плоского шифера — она, по замыслу авторов, должна выглядеть как опущенный краном бетонный блок с необрезанными монтажными петлями. Лестница — завернутый спиралью стальной лист. Еще и подсветка работает на создание образа. Недорого, но эффектно. Расчет на восприятие со стороны целевой аудитории — людей, составляющих основную часть посетителей мотосалонов (архитектор — еще и социолог!).

А вот офис «Уральских авиалиний» в Кольцово — совсем другая песня. Здесь интерьер сдержанный, построенный на нюансах, стильный и — дорогой. То, что нужно для представительских функций.

Дворцы и конюшни…

Как первый и последний

Автосалон Subaru, автоцентр «Краснолесье», офисные здания… На жилье не то чтобы не тянуло, но и заказчиков таких не было, и как-то вообще тема считается в профессиональных кругах неблагодарной: жилой дом обречен быть скучным в силу экономического давления заказчика, который редко готов потратиться на фасадное решение, если оно дороже штукатурки. С первым таким проектом вышла незадача: инвестор — после того как два варианта комплекса жилых и общественных зданий у Центрального стадиона были рассмотрены на Градсовете — вдруг решил раздать квартал трем разным бюро, оставив за Абдуллаевым нежилую застройку.

Но неудовлетворенный интерес к теме, желание попробовать превратить фасад в некую скульптурно-пластическую композицию, которая была бы лишена явных утилитарных признаков жилого дома (это европейский и уже московский тренд), никуда не делись. Сейчас Тимур с коллегами работают над проектом для микрорайона Юг Центра, участвуют в закрытом конкурсе вариантов застройки берега Исети в районе улицы Луганской.

Как всегда, в каждом объекте пытаются самореализоваться, будто он первый. Или последний.

На шкафу в кабинете Тимура Насыровича рассматриваю «инсталляцию» — несколько призовых статуэток, да еще с дюжину конкурсных дипломов — рамки в три слоя прислонены к стеночке.

— Это еще не все, награды студенческих времен  где-то в ящике.

— Что ж не развесите?

— А зачем? Сидеть и любоваться? Я знаю, что они есть, а на заказчиков действует не это. Может, в какой-то момент я вдруг обернусь в прошлое и начну больше думать о том, что было, тешить себя воспоминаниями... Пока же для меня важнее то, что впереди. Нельзя, чтобы отмеченные заслуги успокаивали, хотя награды не только приятны, но и по-своему полезны — как верстовые столбы вдоль дороги…

[photo]438[/photo]