«Мы убеждены, что добросовестные умеренные родительские наказания не должны преследоваться ни в административном, ни в уголовном порядке», — говорится в заявлении патриаршей комиссии. В РПЦ полагают, что физические наказания детей — одна из «традиционных ценностей» российского общества. Эта тема стала актуальной после внесения в Госдуму РФ законопроекта, который среди прочего призван декриминализировать уголовные статьи за побои, что, однако, не касается побоев в отношении близких лиц. В патриаршей комиссии предложили исправить этот момент, поскольку в обратном случае родительские наказания будут продолжать считаться побоями.

На память сразу приходит знаменитая реприза Аркадия Райкина о пользе порки подростков: «Очень просто и эффективно, все под руками — ремень, руки и это самое». Особенно умиляет пассаж о битье подрастающего поколения как о «традиционной ценности».

Ну что ж, давайте о «традиционных ценностях». Вот вам два отрывка из общеизвестных произведений русской классической литературы, объединенных общей темой — описанием применения в воспитательных целях этой самой «ценности».

«…Папа! Папа! Голубчик... Папа, милый папа, постой! Папа?!!..» Удары сыплются. Тема извивается, визжит, ловит сухую, жилистую руку, страстно целует ее, молит. Но что-то другое рядом с мольбой растет в его душе. Не целовать, а бить, кусать хочется ему эту противную, гадкую руку. Ненависть, какая-то дикая, жгучая злоба охватывает его. Он бешено рвется, но железные тиски еще крепче сжимают его. «Противный, гадкий, я тебя не люблю!» — кричит он с бессильной злобой. «Полюбишь!» Тема яростно впивается зубами в руку отца. «Ах ты, змееныш?!» И ловким поворотом Тема на диване, голова его в подушке. Одна рука придерживает, а другая продолжает хлестать извивающегося, рычащего Тему. Удары глухо сыплются один за другим, отмечая рубец за рубцом на маленьком посинелом теле». (Н. Гарин-Михайловский, «Детство Темы».)

«…Дед выхватил меня и понес к лавке. Я бился в руках у него, дергал рыжую бороду, укусил ему палец. Он орал, тискал меня и, наконец, бросил на лавку, разбив мне лицо. Помню дикий его крик: «Привязывай! Убью!..» …Дед засек меня до потери сознания, и несколько дней я хворал, валяясь вверх спиною на широкой жаркой постели». (М. Горький, «Детство».)

Читали ли современные «отцы протопопы» эти свидетельства надругательства над телом и главное, над душой ребенка — абсолютно беззащитного перед родительским насилием существа? Надругательства, единственным результатом которого становится незаживающая психическая травма и культивирование ненависти, в том числе — к воспитателям? Если еще мало — добавьте «Очерки бурсы» Н. Помяловского, где будущим священникам после порки учителя посыпают спину крупной солью… Сюда можно прибавить еще и воспоминание одного русского мальчика, который обожал отца и не мог даже говорить о матери — потому что она любила применять к сыну «традиционное воспитательное средство». Мальчика этого звали — Иван Сергеевич Шмелев, великий русский писатель, певец старой патриархальной Москвы…

И насчет характеристики бытового насилия как «традиционной русской ценности» — ложь. Да, битье в семье было системой именно в тех социальных стратах Российской империи, где консервировались архаические представления о мире и о человеке, — как видим по свидетельству Гарина-Михайловского, этого не чуждалось даже дворянство. Но в историческом промежутке между петровскими реформами и известными продворянскими указами и грамотами Екатерины Великой — сформировалось, по знаменитому определению академика Дмитрия Лихачева, «первое в России непоротое поколение». Поколение, для которого высшей ценностью стала честь — а, согласно известному еще со времен Древнего Рима неписаному кодексу, подвергшийся телесному наказанию человек становится навсегда обесчещенным… И не случайны повторяющиеся судьбы русских бунтарей XIX века, которые совершали суицид с одной единственной целью — не лечь под плети. От декабриста И. Сухинова до женщин-народниц, добровольных жертв печально известной Карийской трагедии 1889 года. И общественное мнение России уже в XVIII веке совершило показательный поворот: если в начале столетия был популярен назидательный стишок о розге как основе учения, то уже ближе к пушкинской эпохе домашнее насилие становится предметом общественного осуждения.

Что же касается позиции руководства церкви — то, увы, приходится констатировать правоту вердикта литератора Михаила Крюкова о том, что «РПЦ всегда в истории занимало крайне консервативно-реакционную позицию». На память приходит печально знаменитый отрывок: «Не жалея сил, бей сына, учащай ему раны… сокруши ему ребра». Это — Домострой; это написал игумен Сильвестр, духовное лицо, современниками которого, кстати, были титаны ренессансного гуманизма (!). И еще — позорный эпизод из истории работы Уложенной комиссии при Екатерине II. Когда предложение отменить наказания кнутом для детей с 12-летнего возраста (для справки — третий удар кнута по спине женщины или ребенка обычно становился смертельным!) было провалено голосами депутатов-священников, причем последние аргументировали свою позицию цитатами из… Евангелия! Навязчивая ретроспективность мышления, опора исключительно на архаические модели, стремление к следованию идеалам «времен Очаковских и покоренья Крыма» — добродетель, знаете ли, весьма сомнительная, подвергнутая осмеянию еще русской классической литературой…