Похоже, эпитет в выражении «европейские ценности» стал столь же условен, как и в словосочетании «римское право». Миллиарды людей по всему свету, включая Россию, штудируют труды европейцев прошлых веков. Монтень! Вольтер! Культ закона и всеобщих выборов! Защита прав меньшинства!

Мы оказываемся святее папы римского. Сами европейцы испытывают разочарованный цинизм по отношению к тому, что для нас святыня. И демонстрируют это все более откровенно. В феврале они приветствовали силовое свержение всенародно избранного президента Украины — при том, что законность и честность тех выборов они не ставили под сомнение. При этом они учили нас, что меньшинство вообще не должно подчиняться большинству. Если ста человекам вздумалось свергнуть того, кого избрали миллионы, — значит, так тому и быть.

Но в апреле мы узнали, что меньшинство никаких прав не имеет. В сравнении с нынешними заявлениями брюссельских деятелей Гай Юлий Цезарь был либералом: он-то позволял провинциям империи говорить на своих языках. В феврале силу нельзя было применять против простых граждан, имеющих право вооружиться. В апреле у государства вдруг появилась монополия на применение силы.

Проблема в том, что мы воспитаны на трудах Декарта и Оккама. Мы чтим логику. Привыкли думать, что число «пи» имеет одинаковое значение и в феврале, и в апреле; и в Харькове, и в Киеве, и во Львове. Похоже, сегодня мы в духовном смысле европейцы куда большие, чем лица, населяющие Париж и Лондон.

Правда, есть подозрение, что Монтень и Вольтер были лукавыми демагогами. И европейские ценности — не совсем то, что мы привыкли таковыми считать, а умение облекать свои интересы в цветистые словеса. Когда у тебя есть собственность — говори, что она священна и неприкосновенна. Когда нет — учи всех, что все должно быть общим, и тогда будет счастье. Нет у тебя власти — требуй широкой демократии. Или говори, что монополия на власть должна быть у лиц с университетским дипломом и симпатиями к гомосексуалистам — ну, это в случае, если у тебя и твоих друзей есть такой диплом и симпатии.

Тогда получается, что мы, все эти миллиарды, штудировавшие на полном серьезе Монтеня и Вольтера — наивные сельские мальчики. И только сейчас Россия в полном смысле становится частью Европы. Что ж, мы прилежные ученики, способные превзойти учителей.