Это как раз пример взаимодействия старого и нового, когда первое не становится бессловесной жертвой второго: высокое офисное строение выглядывает из-за головы классицистического особняка на улице 8 Марта, не наваливаясь на него всем весом, как это часто бывает, а деликатно сторонясь и, более того, всем своим видом как бы подчеркивая приоритет ветерана — за счет своей нестрогой симметрии и едва обозначенного телесного порыва обхватить, поддержать…

И еще штришок для особо тонких ценителей: балконы, опоясывающие верхние этажи, напоминают те, что до реконструкции конца 50-х украшали первый свердловский «небоскреб», стоящий в начале той же улицы. Перекличка эпох. Цитата из раритета.

Но вообще-то дом не достроен. Проект охватывал три смежных участка, но один землевладелец собрался строить, другие никак не могут договориться. Подобная коллизия, увы, не редкость.

Лоскутный город

Когда встал вопрос о проектировании и строительстве бизнес-центра NEBO, главный архитектор города Михаил Вяткин предложил Демидову: «Прорисуйте сначала весь квартал, а потом посмотрим, как встанет конкретное здание».

Речь о квартале в границах улиц Куйбышева, Розы Люксембург, Народной Воли, Горького. На усадьбу Железнова, объект культурного наследия, рука ни у кого не поднималась, но вот знаменитую баню планировалось снести, воткнуть на ее месте здоровенное здание…

Борис Алексеевич с коллегами предложили совершенно иную концепцию: сохранить существующую застройку по периметру, а внутри достаточно плотно разместить комплекс невысоких — до 4 этажей — зданий, рассеченный перпендикулярными пешеходными улочками. На их пересечении — круглая площадь, откуда в перспективе открытой галереи открывается вид на Свято-Троицкий кафедральный собор, а через привольно раскрытый к пойме Исети сектор — на синагогу и мечеть, которая появится вблизи пересечения Чапаева и Декабристов. Естественным образом родилось и название: площадь Согласия.

Кстати, и для 8-этажного NEBO, и для еще одного высокого здания тоже место нашлось. Высотность — она вполне допустима, если возникает не случайным образом, а адресно, в гармонии с окружающей застройкой.

Смотрю на макет и думаю: каким замечательным центром притяжения для горожан мог бы стать этот квартал, удивительно органично вписанный в городскую ткань между площадью у собора и рекой! Однако неясно, будет ли этот проект когда-нибудь воплощен: земли единого квартала поделены между несколькими собственниками, каждый из которых стремится выжать максимум из принадлежащего ему участка…

— У нас любят цепляться к властям, к архитекторам: лезете, мол, в любую щель, строите офисы на месте парков и т. д. Но надо понимать, что практически вся земля в городе давно продана, причем еще в 90-е годы. Мне, помнится, предлагали спроектировать многоэтажный дом в сквере у 9-й гимназии — он, оказывается, тоже кому-то принадлежал. Ну ладно, на главной площади как-то отстояли, но печальных примеров больше.

И ведь пока дошло до строительства, землю несколько раз перекупили, ее цена взлетела до небес, и, конечно, застройщик хочет оправдать затраты. Он уже не думает о том, что здесь хорошо бы отступить на несколько метров вглубь квартала, он лезет на самые красные линии — и на его стороне все права. Наша задача в этой ситуации как-то выкрутиться, минимизировать ущерб, а может, и придумать что-то такое, отчего и лучше станет. Конечно, всегда можно отказаться, особенно когда есть другие заказы. Но свято место пусто не бывает. Возьмется кто-то другой, и не исключено, что потом будешь себя казнить: я-то ведь лучше бы сделал… Но если уж берешься сам — все шишки на тебя.

Заказчик заказчику рознь

Часто бывает, что архитектора не видно из-за заказчика. Есть и такие, которые буквально следуют заданию инвестора: чего изволите-с. Но есть и примеры иного рода — когда заказчика удается сделать союзником зодчего или как минимум убедить в оправданности того или иного решения.

Демидов любит работать со стеклом. Один из фирменных приемов — это когда стеклянные плоскости выходят за пределы объема, что позволяет не ограничивать здание жесткой геометрией — оно как бы растворяется в пространстве. Примеры — офис МРСК Урала, деловой центр «Саммит»

— Подобные «излишества» для заказчиков — как кость в горле. Это же дополнительные деньги, не приносящие дохода! Но в двух этих случаях удалось их убедить, что такой прием важен для создания уникального образа. А если, мол, будете иметь уникальное здание, пусть оно и обойдется дороже, потом это сработает. За счет, скажем, престижности арендовать здесь офис.

С «Саммитом» Борису Алексеевичу и его соавторам Виктору Золотареву, Никите Демидову (сын, надежда и опора, уже кандидат наук) и Юрию Тычкину пришлось повозиться изрядно. Главную головоломку задал участок, изрытый метростроевцами, что наложило определенные ограничения по высоте. В одном углу площадки можешь ставить 90-метровую башню, в другом не смей подняться выше 60, в третьем — только 20. Задачку подкинуло и соседство цирка: как не задавить, не вывести из градостроительного равновесия этот знаковый для Екатеринбурга ажурный силуэт? Но, как это часто бывает (оговорюсь: только с настоящими мастерами!), чем жестче рамки, тем ярче результат творческих мучений.

Получилось в соответствии с принципом, декларируемым коллегой и учителем Золотаревым: вклей новый объект в существующую панораму, а потом прикрой и сравни, как лучше. Главное — не навредить. «Саммит» уже в городском контексте, без него чего-то бы уже не хватало.

Кстати, и площадей здесь заказчик получил предостаточно.

С удовольствием вспоминает Борис Алексеевич работу над мерседесовским салоном «Штерн» на Челюскинцев — заказчик не только понял и активно поддержал замысел, но и обеспечил качественные материалы и качественное исполнение.

Из того, что даже самому нравится, называет «Дом немецкой мебели» на Малышева. В основе это надстроенный двухэтажный детсад с внешним каркасом, с использованием выпуклого и вогнутого стекла, которое работает на образ не только само по себе, но и благодаря просторному участку — здание стоит достаточно свободно, среди зелени, что для нашего города в большинстве случаев непозволительная роскошь.

Очень жаль, что недоступен взорам широкой публики индивидуальный дом по проекту Демидова, построенный в Карасьеозерске. Дань уважения конструктивизму.

Помещения дома занимают лишь часть объема, очерченного параллелепипедом визуально невесомых бетонных конструкций. Окружающий мир вошел в дом. Дом вписан в пространство как бы дважды, двумя своими взаимозависимыми силуэтами — строгим геометрическим и причудливо уступчатым. Стильно!

Вообще раскрутить заказчика на конструктивизм бывает непросто — не все понимают особую изысканную эстетику этого стиля. В данном случае заказчик сперва доверился вкусу зодчего, потом и сам проникся. Особенно потом, когда его дом попал в архитектурные журналы.

Меж двух муз

Сравнения архитектуры с музыкой уже приелись. Хотя, впрочем, как может приесться истина?.. Для Демидова, во всяком случае, внутренние связи двух искусств очевидны: Вивальди и барокко, ампир и романтизм — Шуман, Шопен… А конструктивизм близок джазу.

В джазовой среде Борис Алексеевич — свой человек: знаток, ценитель, авторитет. С моей подачи готов бесконечно множить параллели:

— Коллектив архитекторов — как джазовый ансамбль, где каждый понимает друг друга с полуслова, с полутона. Стоит задать тональность, ритм — и пошла работа.

— Джаз — это всегда индивидуальность, каждое имя — свой мир, и тем не менее в ансамблях каждый и солирует, и подыгрывает партнерам — и вместе оркестр звучит безупречно.

— Город — джем-сейшн. Пригласили разных музыкантов, и они каждый по своему интересны, но создавая что-то общее, начинают друг к другу притираться, гармонировать с остальными. Каждый хочет показать себя, но остаться в общей теме. Случается, конечно, что кто-то фальшивит…

— Соперничество в архитектуре — это хорошо, как и в джазе: ты хорошо сыграл — я сыграю лучше. Но если ты коллеге на мундштук наступил…

Кстати, и для джаза, и для конструктивизма были в нашей стране времена получше и времена похуже. Думаю, график коррелируется текущим содержанием серого вещества в головах и серых личностей во власти. У нас в городе, как вспоминает Демидов, еще лет десять-пятнадцать назад конструктивизм не особенно жаловали, отношение изменилось, когда иностранные гости, которые об этом архитектурном направлении пишут диссертации, книги, игнорируя то, что намеревались показать им изумленные хозяева, требовали знаменитого на весь мир свердловского авангарда — и приходили в восторг от увиденного.

* * *

Никаких свидетельств тому, что архитектор Демидов находится в родстве со знаменитым родом заводчиков Демидовых, не существует. Внешнее сходство с известными портретами Никиты и Акинфия — не аргумент. Сам Борис Алексеевич на эту тему вообще не заморачивается, но не без гордости отмечает, что фамилия у него — уральская. Значит, здесь и работать.

— Мне нравится Екатеринбург, мне хочется сделать его лучше. И город становится лучше, несмотря на все издержки. Здесь есть своя школа, есть отбор, есть фильтр на пути откровенной халтуры в лице того же Градсовета, на котором архитектурная общественность имеет право голоса и нередко (хотя, к сожалению, не всегда) им пользуется. Есть, наконец, деньги, позволяющие не довольствоваться исключительно дешевыми вариантами…

Добавлю: и есть личности, профессионалы, уровень которых не уступает мировому.

Маленький и отчасти забавный, отчасти печальный пример. В 1980 году группа свердловских архитекторов наряду со многими фирмами со всего мира готовила свои предложения для международного конкурса по проекту делового комплекса для парижского района Дефанс. Борис Демидов в работе не участвовал, но в мимолетном обмене мнениями с коллегами на клочке бумаге буквально на коленке нарисовал… арку.

Листок остался у Демидова.

Арка Дефанс стала символом современного Парижа.

Проект датчанина фон Спрекельсена, признанный лучшим из 484 представленных на конкурс, от демидовского эскиза практически не отличается: тот же силуэт, тот же масштаб, тот же разворот относительно оси Елисейских полей. Единственная разница, что у Демидова арка, если глянуть сверху, — параллелограмм, у датского мэтра на тот же угол повернута прямоугольная в плане конструкция.